 |
||||
|
Содержание Стихотворения Камни заката Встрѣча Перуновъ цвѣть Переводы Адам Мицкевич Дорога в Россию Юлiй Словацкiй Ангелли |
|
| Стихотворения
| Златоцвѣтныя липы росою блестятъ, Пламенѣетъ багряный закатъ; Словно розовый жемчугъ въ морской глубинѣ Облака догораютъ въ огнѣ, И снотворные вѣтры съ роскошныхъ полей Шелестятъ межъ старинныхъ аллей, Тополя шелестятъ – и росинки блестятъ, Вѣтеръ сонный струитъ ароматъ. И узорныя клумбы съ гирляндами розъ Будятъ рой сновидѣнiй и грезъ, Медоцвѣтные липы несутъ ароматъ, Угасаетъ янтарный закатъ. 25 июня 1905 Встрѣча Весеннiй день ужъ къ вечеру склонялся, И солнечный заходъ былъ недалек, – Мне странничекъ верижный повстрѣчался, Невѣдомый и странный старичокъ. Немало лицъ я виделъ стариковскихъ, Особенно вблизи монастырей, Но никогда на улицахъ московскихъ Не попадалось мне лица старѣй: Какъ будто на бровяхъ его почили Столѣтiя угасшаго следы, И старческiя щеки сохранили Глубокiя старинныя бразды. Передо мною онъ остановился И крестикъ сломанный съ улыбкою подалъ, И, удивленному, мнѣ въ поясъ поклонился. Затѣмъ ушелъ. Куда – я не видалъ. Горѣли церкви, золотомъ одѣты, И пели по Москвѣ колокола, По улицамъ вечернiя газеты Газетчиковъ ватага разнесла. А я какъ былъ, такъ стоя и остался, Но всякая утихла въ сердцѣ боль. И надо мной изъ мрака возвышался Огнями расцвѣченный Метрополь. 18 апреля 1907 г. Москва Перуновъ цвѣть
О Перуне, веселый и щедрый! натяни громострѣлъ свой червленый, и, метаючи по лѣсу стрѣлы, возрасти намъ цвѣточекъ зеленый. Пусть цвѣтетъ въ навечерье святое и русалкамъ даруетъ веселье, чтобъ сготовили намъ шептунихи травяное цѣлебное зелье. I Навечерiе. Вечерами за лѣсомъ дремучимъ въ янтаряхъ облака золотыя, и заревой росой загорались чародейныя чащи лѣсные. Надъ заглохшимъ затономъ озернымъ задремали червоныя ели, паутинки, качаясь межъ сосенъ, серебромъ еле слышно звѣнели. Задремали, застыли кувшинки, лишь купавки росистыя дышатъ; воздыханье по лѣсу несется, и русалки дыханiе слышатъ. Услыхавши, онѣ выплываютъ изъ воды чередой изумрудной и на тонкiя кудри тумана возбираются цѣпью причудной. И, качаясь, поютъ и смѣются, золотыми звенятъ волосами; звоны пѣсенъ, въ лѣсу разливаясь, утихаютъ вдали за лѣсами. Не туманъ въ бѣлоризѣ вечерней: дѣвы-лебеди въ озерѣ плещутъ, шелестятъ въ камышахъ, и росица на серебряныхъ перьяхъ трепещетъ . И блудницы въ ризахъ зеленыхъ Выплываютъ изъ глуби подводной, И, въ лазоревы кольца свиваясь, Ходятъ кругомъ въ цѣпи хороводной. Свѣтоласковый Мѣсяцъ-Царевичъ Въ серебристо-жемчужномъ сiяньи Вьетъ ихъ бѣлыя косы въ колечки, Сушитъ влажныя ихъ одѣянья. И весь лѣсъ чарованьемъ одѣлся, Задремалъ, не шелохнетъ листвою: То царевна лѣсовъ Вечерница Все опутала сонной травою. И весь лѣсъ зачарованъ и дремлетъ До полуночи сномъ непробуднымъ, Спитъ, доколѣ цвѣточекъ перуновъ Не зажжется огнемъ изумруднымъ. II Цвѣтенiе. Святоянская полночь настала, Златоогненный цвѣтъ загорался И звенящимъ зеленымъ нарядомъ Отъ вѣнца до кореньевъ убрался. Жемчужинныя лунныя росы Вновь на травы лѣсныя упали. Запылало перуново зелье, Загорелись нагорья и дали. Зацвѣтали деревья и травы, расцвѣтала трава медуница, и на чащу лѣсную сходила въ самоцвѣтныхъ камняхъ чаровница, И надъ спящимъ болотомъ запѣла, Застенала дѣвица-осока; Мухоморы сѣдые проснулись, Огоньки закидали высоко. Собирались огни въ ожерелье, Въ ожерелье сплелись кольцевое, И оно вкругъ цвѣтка закружилось, Заходило кругомъ, какъ живое. ________________ Догорѣли перуновы стрѣлы, Потухали заревыя росы; Изъ лѣсовъ поднимались туманы, Словно длинныя дѣвичьи косы. А на утро пошли зеленицы По лугамъ, по нагорьямъ зеленымъ, Собираютъ цвѣты и коренья, Ясну-зорю встрѣчая съ поклономъ. Всѣ лѣсные цвѣты и былинки Преисполнились силы цѣлебной, Воздадимъ же, о брате, Перуну Поклоненiе съ пѣсней хвалебной. О, Перуне, веселый и щедрый, Зеленящiй дождемъ верховины, Заповѣдною силой цѣлящiй Все людскiя горя и кручины, Оживи намъ грядущее лѣто, Обряди перелѣски листвою, И, купаючи росами землю, Изукрась медоцвѣтной травою. 25 июня 1905
| Переводы
|
Дорога в Россию Приложение к третьей части «Дзядов» (1833) Друзьям в России Забыт ли я вами? Когда пробежит вереница Поляков казненных, погибших в тюрьме и в изгнаньи, И ваши встают предо мной чужеземные лица, И образам вашим дарю я любовь и вниманье. Где все вы теперь? Посылаю позор и проклятье Народам, предавшим пророков своих избиенью... Рылеев, которого братски я принял в объятья, Жестокою казнью казнен по цареву веленью. Бестужев, который как друг мне протягивал руку, Тот воин, которому жребий поэта дарован, В сибирский рудник, обреченный на долгую муку С поляками вместе, он сослан и к тачке прикован. С иными страшнейшее горе, быть может, случилось, Иному тягчайшая послана кара от бога: Продав свою вольную душу за царскую милость, Поклон за поклоном у царского бьет он порога. Продажною речью он царские славит успехи, В угоду царю, проклинаемый, в нашей отчизне, Быть может, он вновь проливает кровавые реки И хвалится мукой друзей, уходящих из жизни. О, пусть эта песнь из страны, где свободны народы, До вас донесется на льдистые ваши равнины, Да будет она провозвестницей вашей свободы, Как вестником вешней поры – перелет журавлиный. Мой голос узнайте! Пока, извиваясь в оковах Змеей молчаливой, я тихим казался тирану, Лишь вам рассказал я о чувствах моих тайниковых, От вас простоты голубиной скрывать я не стану. Мой кубок, наполненный ядом, теперь опрокинут, И гневом палящим полно мое горькое слово: В нем слезы отчизны кровавым потоком нахлынут И пусть прожигают… не вас, но лишь ваши оковы. А если иной мне ответит словами укора, То будет он мною приравнен собаке трусливой, Привыкшей ошейник железный носить терпеливо, Кусающей руку, расторгшую цепи позора. [Мицкевич 1929, с. 246–247] Ангелли Поэма. <Отрывки> Стефану Голынскому въ память встрѣчи въ Святой Землѣ и у подножiя Ливана. Глава I Пришли изгнанники въ землю Сибирскую и, избравши просторное мѣсто, построили домъ деревянный, чтобы зажить вмѣстѣ въ согласiи и въ братской любви; а было ихъ около тысячи людей разнаго сословiя. И правитель прислалъ имъ женщинъ, чтобы они женились, ибо указъ гласилъ, что посланы они для заселенiя края. И нѣкоторое время былъ среди нихъ большой порядокъ и большая печаль, ибо не могли они забыть, что они изгнанники, и уже не увидятъ отчизны, развѣ Богъ захочетъ… А когда они построили домъ и каждый занялся своей работой, кромѣ людей, которые хотѣли, чтобы ихъ называли мудрыми, и сидѣли сложа руки, говоря: «мы думаемъ о спасенiи отчизны», увидѣли они однажды большую стаю черныхъ птицъ, летѣвшихъ съ сѣвера. А за птицами показался рядъ возовъ и сани, запряженныя собаками, и стадо оленей съ вѣтвистыми рогами, и люди на лыжахъ съ рогатинами; это былъ весь народъ сибирскiй. Во главѣ шелъ царь народа, онъ же и жрецъ, одѣтый по обычаю въ мѣха и кораллы, а на головѣ его былъ вѣнецъ изъ мертвыхъ змѣй, вмѣсто короны. И вотъ властитель этотъ, приблизившись къ толпѣ изгнанниковъ, заговорилъ языкомъ земли ихъ: «здравствуйте! Я зналъ отцовъ вашихъ, столь же несчастныхъ, и видѣлъ я, что жили они богобоязненно и умирали со словами: Отчизна, Отчизна! И вотъ, я хочу быть другомъ вашимъ и заключить союзъ между вами и народомъ моимъ, чтобы вы были въ землѣ гостепрiимной и въ странѣ доброжелателей. А изъ отцовъ вашихъ никого уже нѣтъ въ живыхъ, кромѣ одного, который уже старъ и другъ мнѣ, а живетъ онъ далеко отсюда въ одинокомъ жилищѣ. Если хотите вы, чтобы другъ отцовъ вашихъ былъ наставникомъ вашимъ, то я останусь съ вами и народъ свой покину, ибо вы несчастнѣе». И еще говорилъ этотъ старецъ, и они почтили его и пригласили его войти къ нимъ. Такъ заключенъ былъ союзъ съ народомъ сибирскимъ, который разбрелся и зажилъ въ своихъ снѣжныхъ селахъ, а царь его остался съ изгнанниками, чтобы давать имъ утѣшенiе. И удивлялись они его мудрости, говоря: вѣрно онъ заимствовалъ ее отъ отцовъ нашихъ, и отъ предковъ нашихъ слова его. Звали же его Шаманомъ, ибо такъ зоветъ народъ сибирскiй царей и жрецовъ своихъ – волшебниковъ. Глава II И сказалъ себѣ Шаманъ, извѣдавъ сердца этихъ изгнанниковъ: «воистину, не нашелъ я, чего искалъ, вотъ сердца ихъ слабы и дадутъ они печали поработить себя. Добрые были бы они люди въ счастiи, но невзгода создаетъ изъ нихъ людей озлобленныхъ и враждующихъ. Что сдѣлалъ Ты, Боже! Развѣ не даешь Ты каждому цвѣтку доцвѣтать тамъ, гдѣ и земля и жизнь привычны ему? Почему же эти люди должны гибнуть? И вотъ изберу я одного изъ нихъ, и возлюблю его, какъ сына<,> и умирая передамъ ему бремя мое, и большее бремя, нежели могутъ нести иные, чтобы въ немъ было искупленiе. И покажу ему всѣ скорби этой земли, а потомъ оставлю его одинокимъ во мракѣ великомъ съ тяжестью мысли и тоскою на сердцѣ». Сказавъ это, подозвалъ онъ къ себѣ юношу по имени Ангелли и, возложивъ на него руки, влилъ въ сердцѣ его любовь къ людямъ и состраданiе. И обратившись къ толпѣ<,> онъ сказалъ: «я уйду съ этимъ юношей, чтобы показать ему многiя скорби, а вы останетесь одни учиться, какъ переносить голодъ, нужду и печаль. Но храните надежду, ибо отъ васъ перейдетъ къ будущимъ поколѣнiямъ эта надежда и дастъ имъ жизнь, но если въ васъ она умретъ, то поколѣнiя грядущiя будутъ изъ людей мертвыхъ. А то, о чемъ вы будете думать, исполнится, и великая радость будетъ на землѣ въ день тотъ возстанiя изъ мертвыхъ. Вы же будете въ гробахъ и покрывала на васъ истлѣютъ, но святы будутъ могилы ваши, и не позволитъ Богъ червю коснуться тѣлъ вашихъ, и одѣнетъ васъ въ гордое величiе мертвыхъ… вы будете прекрасны. Прекрасны, какъ отцы ваши, которые лежатъ въ могилахъ; ибо взгляните на черепъ каждаго изъ нихъ, они не скрежещутъ и не страждутъ, но пребываютъ въ покоѣ, и кажется, что говоритъ каждый: я сдѣлалъ благо. Бодрствуйте надъ собою, ибо вы – какъ люди<,> стоящiе на возвышенiи, и тѣ, которые придутъ, будутъ васъ видѣть. Вотъ я повѣдалъ бы вамъ ту тайну, что души однихъ идутъ на солнце, а души другихъ удаляются отъ солнца на темныя звѣзды, но вы не поймете меня. Я сказалъ бы вамъ, для чего вы живете, и для чего рождаются миллiоны новыхъ душъ, и для чего дано тѣло, но вы не уразумѣете меня. Но говорю вамъ: будете спокойны не о завтрашнемъ днѣ, но о днѣ, который будетъ завтрашнимъ днемъ смерти вашей. Вѣдь хуже завтра для живого, чѣмъ завтра для мертваго. Хотя не такъ думаютъ люди презрѣнные и ничтожные сердцемъ». И сказала Шаману толпа: «Кто далъ тебѣ власть учить о жизни и смерти? Вотъ среди насъ есть священники, имъ надлежитъ вѣщать слово Божiе». И отвѣтилъ имъ на это Шаманъ: «слышали вы о Моисеѣ и о чудесахъ, которыя онъ творилъ? Я Моисей среди народа сибирскаго, и чудеса сотворилъ я болѣе страшныя<,> нежели онъ во время оно. Развѣ не вышелъ Ангелъ изъ зари полночной, когда я вызвалъ его изъ пламени? Спросите народъ мой. По слову моему снѣгъ этотъ сталъ кровью и солнце это почернѣло какъ уголь, ибо много Бога во мнѣ. Но не искушайте меня творить чудеса, ибо вы народъ давнiй и воскресить васъ – чудо. Объ этомъ просите Бога. Чтобы онъ воскресилъ васъ, говорю я, и поднялъ изъ могилы, и сдѣлалъ васъ народомъ, который снова положенъ въ колыбель и увитъ пеленами, чтобы выросъ онъ съ тѣломъ прямымъ и стройнымъ». Такъ сказалъ Шаманъ, и не дерзали изгнанники отвѣчать ему, но обѣщали хранить союзъ съ народомъ сибирскимъ. Глава III И вотъ, однажды ночью, Шаманъ разбудилъ Ангелли, говоря ему: «не спи, но иди со мной, ибо важныя вещи совершаются въ пустынѣ». И надѣвши бѣлую одежду, пошелъ Ангелли за старцемъ, и шли они при свѣтѣ звѣздъ. И пройдя немного, увидѣли они у огня на привалѣ цѣлый таборъ малыхъ дѣтей и подростковъ, которыхъ гнали въ Сибирь. А среди толпы дѣтей сидѣлъ попъ верхомъ на татарской лошади, имѣя у сѣдла двѣ корзины съ хлѣбомъ. И началъ онъ обучать этихъ дѣтей новой вѣрѣ русской и новому закону Божiю. И вопрошалъ ихъ о вещахъ недостойныхъ, и подростки отвѣчали ему, заискивая, ибо у сѣдла его были корзины съ хлѣбомъ и могъ онъ накормить ихъ, а они были голодны. И вотъ молвилъ Шаманъ, обратившись къ Ангелли: «Скажи, не вышелъ ли изъ предѣловъ всякой мѣры этотъ священникъ, сѣя сѣмя злое и засоряя чистоту душъ малыхъ сихъ. Вотъ уже позабыли они плакать о матеряхъ своихъ и льстятся на хлѣбъ, какъ малые щенята, и тявкаютъ слова негодныя и противныя вѣрѣ. <…> Вотъ призову я огонь небесный на священника этого, чтобы сжечь его, и спалю его на глазахъ младенцевъ этихъ». И только изрекъ Шаманъ слово проклятiя, какъ загорѣлся этотъ попъ на конѣ, и вышли изъ груди его языки пламени и сомкнулись въ воздухѣ надъ головою. И испуганный конь понесъ его пылающаго по степи, а потомъ, содрогнувшись, онъ сбросилъ съ себя уголь, сидящiй на сѣдлѣ. И по истлѣвшему пеплу того человѣка пробѣгали искры… какъ тѣ искорки, что рдѣютъ на спаленной бумагѣ, блуждающiя и перебѣгающiя въ разныя стороны. <…> Глава IV И проходилъ Шаманъ съ Ангелли пустынными дорогами Сибири туда, гдѣ стояли остроги. И видѣли они лица нѣкоторыхъ заключенныхъ, глядящихъ въ небо сквозь рѣшетки, печальныхъ и блѣдныхъ. А около одного изъ этихъ остроговъ встрѣтили они людей, несшихъ гробы, и остановилъ ихъ Шаманъ, призывая отворить. И вотъ когда сняли съ гробовъ кровли, содрогнулся Ангелли, видя<,> что умершiе были еще въ цѣпяхъ<,> и сказалъ: «О Шаманъ! боюсь я<,> что воскреснутъ эти замученные. Пробуди кого-нибудь изъ нихъ, ибо ты имѣешь силу чудесъ, пробуди этого старца съ сѣдою бородою и бѣлыми волосами, ибо мнѣ кажется, что я зналъ его въ дѣтствѣ». А Шаманъ, взглянувши сурово, сказалъ: «Что же? Вотъ я снова воскрешу его, а ты его снова убьешь. Воистину! и дважды воскрешу его и дважды онъ приметъ смерть отъ тебя. Но пусть будетъ такъ, какъ ты просишь, чтобы зналъ ты, что смерть хранитъ насъ отъ печалей, которые уже шли къ намъ, но застали насъ мертвыми». И, говоря такъ, посмотрѣлъ Шаманъ на старца въ гробу и сказалъ: «встань!» И тѣло въ цѣпяхъ поднялось и сѣло, и взглянуло на людей, какъ человѣкъ еще не вполнѣ пробудившiйся. <…> Глава VII И сказалъ Шаманъ: «вотъ мы уже не будемъ являть ни чудесъ, ни силы Божiей, которая есть въ насъ, но плакать будемъ, ибо пришли мы къ людямъ, не видящимъ солнца. И поучать ихъ мы не должны, ибо несчастiе научило ихъ болѣе; и надеждъ не будемъ имъ подавать, ибо не повѣрятъ они. Въ указѣ, рѣшившемъ судьбу ихъ, написано было: «навѣки». Вотъ рудники Сибири. Ступай здѣсь осторожно, ибо земля эта вымощена спящими людьми. Слышишь? Вотъ они внятно дышатъ, иные стонутъ и говорятъ во снѣ. Одинъ о матери своей, другой о сестрахъ и братьяхъ, а третiй о домѣ своемъ, и о той, которую любилъ сердцемъ, и о нивахъ, гдѣ ему кланялась рожь, какъ господину своему; и счастливы они теперь во снѣ… но они проснутся. Въ иныхъ рудникахъ воютъ преступники, но этотъ рудникъ есть лишь могила сыновъ отчизны и полонъ тишины. Цѣпи, бряцающiя здѣсь, имѣютъ грустный голосъ, а подъ сводами раздается разное эхо; и одно эхо, которое говоритъ: “мнѣ жаль васъ”». И когда такъ предавался жалости Шаманъ, вошли сторожа и солдаты съ лампами будить спящихъ на работу. И вотъ всѣ поднялись съ земли и проснулись и пошли, какъ овцы, понуривъ головы, кромѣ одного, который не всталъ, ибо умеръ во снѣ. И подойдя къ тѣмъ, которые шли съ молотами на работу, Ангелли спросилъ одного изъ нихъ тихимъ голосомъ: «кто былъ тотъ умершiй и отъ какой болѣзни онъ умеръ?» И отвѣтилъ ему на это блѣдный человѣкъ, закованный въ цѣпи: «Тотъ, о комъ ты спрашиваешь, былъ священникъ, я зналъ его, онъ исповѣдывалъ жену мою и дѣтей на родинѣ. И когда настала война, онъ сѣлъ на коня съ крестомъ въ рукѣ и съ босыми ногами; когда же засверкалъ огонь передъ рядами, онъ сталъ кричать: “за отчизну … за отчизну!” И призвалъ его епископъ, и отдалъ его въ руки палачей, но передъ этимъ снялъ съ него священство на площади городской, и выпустилъ изъ рукъ посохъ архiерейскiй, и упалъ безъ чувствъ. А палачи схватили человѣка Божьяго и втиснули его въ тѣсную сермягу, а потомъ его въ ней застегнули съ трудомъ, ибо былъ тученъ этотъ человѣкъ; и стоялъ онъ безъ движенiя, какъ мертвая вещь. И вотъ привезли его въ рудники; и дѣлалъ онъ видъ, что хорошо у него на сердцѣ, но я видѣлъ, что онъ былъ блѣденъ и печаленъ. И поддался онъ унынiю, и сохъ какъ старое дерево. И подошедши къ нему однажды, я сказалъ: “побойся Бога! зачѣмъ ты грызешь себя?” И сказалъ онъ мнѣ очень таинственно, какъ человѣкъ<,> потерявшiй разсудокъ: “я забылъ слова Молитвы Господней…” И погрозилъ мнѣ пальцемъ, чтобы я молчалъ, и отошелъ. И увидѣлъ я однажды, какъ бралъ онъ сгнившiй свинецъ въ темнотѣ и ѣлъ эту отраву. А черезъ нѣсколько дней кирпичный румянецъ появился у него на лицѣ, и тѣло обвисло на костяхъ, какъ намокшее полотно шатра, а глаза его заблестѣли. А нынче, не знаю, какъ онъ умеръ, ибо я спалъ около него, но не слышалъ даже его вздоха. И если есть въ васъ сердце, пожалѣйте о немъ, ибо онъ былъ человѣкъ достойный». И вотъ Ангелли, обратившись къ Шаману, сказалъ: «это самоубiйца!» Но Шаманъ закрылъ глаза рукою и, поднявши кусокъ свинца съ земли, сказалъ: «этотъ свинецъ – убiйца и злой совѣтникъ, ибо онъ говорилъ: возьми меня и ѣшь, я конецъ и успокоенiе. Этотъ свинецъ обманщикъ, ибо онъ выдалъ себя передъ человѣкомъ за Бога, Который Одинъ только прекращаетъ страданiя навѣки и даетъ успокоенiе сердцу. Проклятъ тотъ, кто отъ малѣйшаго вѣтра падаетъ на землю и разбивается, подобный раздробившейся колоннѣ. Но подъ сильными вихрями позволено и вамъ падать… вы будете пощажены. Вѣдь что же! откажутъ вамъ въ освященномъ кладбищ<ѣ>. Кто знаетъ, какой сонъ въ неосвященной могилѣ? <…> Глава VIII И проходя далѣе, увидѣли они много людей блѣдныхъ и измученныхъ, имена которыхъ извѣстны въ отчизнѣ. И пришли они къ подземному озеру и подвигались впередъ по берегамъ темной воды, которая была неподвижна, но была кое-гдѣ золотою отъ свѣта свѣтильниковъ. И сказалъ Шаманъ: «не есть ли это море Генисаретское Поляковъ? А люди тѣ, не есть ли рыбаки несчастiя?» И вотъ одинъ изъ тѣхъ, которые сидѣли печальными на берегахъ черной воды съ лицомъ, погруженнымъ въ думы, отвѣчалъ: «намъ позволено отдыхать, ибо сегодня именины царя и день отдыха. И вотъ садимся мы здѣсь надъ темной водой предаваться думамъ, размышлять и отдыхать; ибо сердца наши утомлены горше, чѣмъ тѣла. Вотъ недавно лишились мы нашего пророка, этотъ утесъ былъ его любимымъ мѣстомъ и эти воды были ему любезны. Это былъ человѣкъ блѣдный, съ голубыми глазами, исхудалый, но полный огня. И вотъ семь лѣтъ тому назадъ объялъ его однажды ночью духъ пророчества и почувствовалъ онъ потрясающее событiе, случившееся въ отчизнѣ, и всю ночь напролетъ разсказывалъ онъ намъ то, что видѣлъ, смѣясь и плача. И только къ утру сталъ онъ печаленъ и воскликнулъ: “они возстали изъ мертвыхъ, но не могутъ отвалить могильнаго камня!” И сказавъ это, онъ палъ мертвымъ. А мы здѣсь поставили ему этотъ деревянный крестъ. И двумя годами позже повѣдали намъ новые изгнанники о томъ, что случилось<,> и, разсчитавши ночи, узнали мы, что этотъ пророкъ говорилъ намъ правду, и захотѣли мы почтить его, но онъ уже былъ въ землѣ. И вотъ мы чтимъ этотъ крестъ, не говоря болѣе, что человѣкъ, который лежитъ подъ нимъ, былъ безумцемъ, лишеннымъ разсудка и достойнымъ посмѣянiя. Что же вы скажете на это?» И, обратившись къ Ангелли, Шаманъ сказалъ: «о чемъ думаешь ты такъ надъ этой черной водой, которая возникла изъ слезъ людскихъ? О пророкѣ ли этомъ ты думаешь, о себѣ ли?» Когда онъ говорилъ, раздалось гулкое эхо отъ взрыва шахты и повторилось надъ головами словно удары подземнаго колокола. И сказалъ Шаманъ: «вотъ звонъ по умершемъ пророкѣ! Вотъ колоколъ господнiй для тѣхъ, кто не видитъ солнца. Будемъ молиться». И, поднявши очи, сказалъ: «Боже! Боже! Просимъ тебя, чтобы наша мука была искупленiемъ. И не будемъ уже молиться Тебѣ о томъ, чтобы Ты возвратилъ солнце глазамъ нашимъ и воздухъ груди нашей, ибо знаемъ, что Твой приговоръ надъ нами безповоротный, но новорожденные невинны. Смилуйся, Боже! И прости намъ, что съ печалью несемъ крестъ нашъ и не веселимся, какъ мученики; ибо Ты не сказалъ намъ, будетъ ли наша мука принята, какъ жертва: но скажи<,> и мы возрадуемся. Ибо что есть жизнь, чтобы жалѣть о ней? Развѣ это добрый ангелъ, покидающiй насъ въ часъ смерти? Жаръ крови есть огонь жертвы, а жертва есть то, къ чему мы стремимся. Счастливы тѣ, кто можетъ за народъ принести себя въ жертву». И сказали эти несчастные: «правду говоритъ этотъ человѣкъ; ибо несчастнѣе насъ та женщина, которая пришла сюда за мужемъ своимъ и страдаетъ за сердце человѣка. Идите съ нами – мы покажемъ вамъ сырую яму, гдѣ живетъ эта мученица съ супругомъ своимъ. Была она знатною госпожею и княгинею, а стала она – какъ прислужница нищаго. Но не достоинъ страданiя тотъ, кого она полюбила; ибо, павъ на колѣни передъ царемъ, она умоляла о жизни, и дали ему жизнь, презирая его». Говоря такъ, подошли они къ стѣнѣ и сквозь рѣшетку увидѣли этихъ двухъ супруговъ. Молодая женщина стояла на колѣняхъ передъ мужемъ и въ чашѣ съ водою обмывала ноги его; и былъ онъ, какъ поденщикъ, вернувшiйся съ работы. И вода въ сосудѣ закраснѣла кровью его, а женщина не чувствовала отвращенiя къ мужу и къ крови его, и была она молода и прекрасна, какъ ангелы небесные. Эти двое людей были подданные царя. <…> Глава XVI И оставшись одинъ, воскликнулъ Ангелли печальнымъ голосомъ: «и вотъ уже конецъ. Что дѣлалъ я на землѣ, или то былъ сонъ?» И когда думалъ Ангелли о тайнахъ грядущихъ, зардѣлось небо и вспыхнуло великолѣпное солнце, и ставъ на чертѣ земли, оно не поднялось, червонное, какъ огонь. Пользовались днемъ короткимъ небесныя птицы; и бѣлыя чайки, которымъ Богъ повелѣлъ скрыться передъ наступленiемъ тьмы, летѣли большими стаями съ крикомъ. И взглянулъ на нихъ Ангелли и воскликнулъ: «куда летите вы, о чайки?» И показалось ему, что въ стенанiи птицъ услышалъ онъ голосъ, отвѣчающiй ему: «летимъ въ отчизну твою! Что же ты намъ велишь? Повелишь ли намъ поклониться кому-нибудь? Надъ какимъ милымъ домомъ велишь опуститься намъ и запѣть ночью пѣснь несчастiя? Чтобы проснулась твоя мать или родные твои и стали плакать въ темнотѣ отъ ужаса, думая о сынѣ, котораго поглотила страна могилъ, и о братѣ, котораго сразило несчастiе.» Такъ кричали птицы; и разбилось сердце Ангелли, и упалъ онъ. А солнце утонуло подъ землею и исчезло, и только всего выше летящiя птицы свѣтились на сапфировомъ небѣ, какъ гирлянды бѣлыхъ розъ, улетающiя къ югу. Ангелли былъ мертвъ. Глава XVII Во мракѣ, который потомъ насталъ, загоралась великая полуденная заря и пожаръ облаковъ. И усталый мѣсяцъ спускался въ лучи небесъ, какъ бѣлый голубь, слетающiй вечеромъ на хижину, озаренную солнцемъ заката. Элоэ сидѣла надъ тѣломъ умершаго съ печальной звѣздою въ расплетенныхъ волосахъ. И вотъ внезапно изъ огнистой зари выступилъ рыцарь на конѣ, вооруженный съ головы до ногъ, и понесся со страшнымъ топотомъ. Снѣгъ разступался передъ нимъ, передъ грудью коня и шелъ, какъ волна, вспѣненная передъ ладьей, а въ рукѣ рыцаря была хоругвь, и на ней пылали три огненныя буквы. И, прилетѣвъ къ останкамъ Ангелли, воскликнулъ рыцарь громовымъ голосомъ: «здѣсь былъ воинъ, пусть онъ встанетъ! Пусть сядетъ онъ на коня, я помчу его быстрѣе бури туда, гдѣ развеселится онъ въ огнѣ. Вотъ возстаютъ изъ мертвыхъ народы! Вотъ трупы вымостили улицы городовъ! Вотъ народъ побѣждаетъ! Надъ кровавыми рѣками и на балконахъ дворцовъ стоятъ блѣдные короли, пурпурныя одежды сжимая на груди, чтобы укрыть грудь отъ свистящихъ пуль и отъ вихря мести народной. Короны ихъ улетаютъ съ головъ, какъ орлы небесные, и черепа королей открыты. Богъ низвергаетъ молнiи на сѣдыя головы и на чело ихъ, лишенное короны. Кто имѣетъ душу, пусть встанетъ! Пусть живетъ! Ибо настало время жизни для людей сильныхъ.» Такъ говорилъ рыцарь, а Элоэ, вставши и отойдя отъ останковъ, сказала: «не буди его, рыцарь, – онъ спитъ. Онъ былъ избранъ на жертву и на жертву сердца… Лети дальше, рыцарь! Не буди его. И я виновна, что сердце его не было такъ чисто, какъ алмазный родникъ, и благоуханно<,> какъ лилiя весенняя. Мнѣ принадлежатъ эти останки, и это сердце было моимъ. Рыцарь, конь твой бьетъ копытомъ, лети дальше!» И полетѣлъ тотъ огненный рыцарь съ шумомъ<,> подобнымъ шуму великой бури; а Элоэ сѣла надъ тѣломъ усопшаго. И возрадовалась она, что сердце Ангелли не пробудилось на зовъ рыцаря и онъ уже покоится сномъ. [Словацкий 1913] ЛИТЕРАТУРА: Афанасьев 1994 – А. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. В трех томах. Том третий. М.: Изд-во «Индрак», 1994 [репринт изд. 1869 г.]. Виноградов 1934 – Анатолий Виноградов. Шейх Мансур. М.: Б-ка «Огонька», № 783, 1934. Виноградов 1960 – Анатолий Виноградов. Избранные произведения в 3-х томах. M.: Художественная литература, 1960. Виноградов 1994 – А.К.Виноградов у Льва Толстого / предисл., публ., подг. текста и прим. Ст. Айдиняна // Новый мир, 1994, № 8, с. 214–221. Гончаров 1955 – И.А.Гончаров. Собрание сочинений. В 8 томах. Т. 8. М.: Гослитиздат, 1955. Гумилев 1915 – Н.Гумилев. Письма о русской поэзии // Аполлон, 1915, № 1. Диесперов 1907 – А. Д-ов. [Рецензия:] Юлий Словацкий. Ангелли. Перевод Р. Высоцкого. Москва 1906 г. // Перевал, 1907, № 6, с. 55–56. Кончин 1981 – Е. В. Кончин. Эмиссары 1918 года. М.: Московский рабочий, 1981. Мицкевич 1929 – Адам Мицкевич. Избранные произведения / перевод с польского. М.–Л.: Гиз, 1929. Орлов 1980 – Вл. Орлов. «Гамаюн». Жизнь А. Блока. Л.: Советский писатель, 1980. Словацкий 1913 – Юлий Словацкий. Ангелли. Поэма / перевод с польского Анатолия Виноградова. VМ.: Мусагет, MCMXIII. Тарановский 2000 – Кирилл Тарановский. О поэзии и поэтике. М.: Языки русской культуры, 2000. Цветаева А. 1916 – Анастасия Цветаева. Дым, дым и дым. М.: Т-во Скоропечатни А. А. Левенсон, 1916. Цветаева А. 1981 – Анастасия Цветаева. Маринин дом // Звезда, 1981, № 12, с. 142–157. Цветаева А. 1986 – Анастасия Цветаева. Страницы памяти // Даугава, 1986, № 11 (113), с. 117–120. Цветаева А. 2008 – Анастасия Цветаева. Воспоминания. В 2 томах. Т. 1. М.: «Бослен», 2008.
|
|
|
||||