Поэзия Московского Университета от Ломоносова и до ...
  Содержание

Песня
Весна
«Пьяный бор к воде склонился...»
«Приникни, милая, к стеклу...»
Л. Р.
В тюрьме
Слова
Хрусталь
Элегия
Май 1920 года
«Живому сердцу нет отрады...»
Луна
«Прости, Христос, мою гордыню...»
Сестре
«Почему так пусто в нашем доме...»
«Тебе приснился странный сон...»
«Не плачь, не бойся смерти и разлуки...»
Из книги «Тайная свобода»
     Копьё
     Сёстры
     «О, юродивая Россия...»
     «Уста к устам – как рана к ране...»
     «Петербургские сны и поныне...»
     «Поэта сердце влажно, как стихия...»
     «Какая в поле тишина...»
     Третий завет
     «Ведут таинственные оры...»
     Ночь в Гаспре
     «Ещё скрежещет змий железный...»
     «Девушка! Ты жрица иль ребёнок...»
     «Как будто приоткрылась дверца...»
     Поэзия
     Весёлому поэту

 
 


Песня

Стоит шест с гагарой,
С убитой вещей гагарой;
Опрокинулось тусклое солнце:
По тайге медведи бродят.
Приходи, любовь моя, приходи!

Я спою о тусклом солнце,
О любви нашей чёрной,
О щербатом месяце,
Что сожрали голодные волки.
Приходи, любовь моя, приходи!

Я шаманить буду с бубном,
Поцелую раскосые очи
И согрею тёмные бёдра
На медвежьей белой шкуре.
Приходи, любовь моя, приходи!


Весна

Не бойся, мальчик мой, не плачь!
Иди ко мне, мой гость желанный.
Смотри: на ветке – чёрный грач,
Весны глашатай неустанный.

Пойдём-ка в хижину скорей.
Грохочет звонко половодье,
И плещет в солнце меж камней
Русалок пенное отродье.

Омою ножки я вином
И поцелую мягкий локон;
Под шум весенний мы уснём
У распахнутых настежь окон.

И там – во сне – увидишь ты:
Воскреснут на живых полянах
Преображённые цветы
В лучах сверкающих и рдяных.

Весна над миром прошумит
Освобождёнными крылами,
Деревья, солнце и гранит
Зажгутся новыми огнями.



Пьяный бор к воде склонился,
Берег кровью обагрился:
Солнце стало над рекой,
Солнце рдеет над рекой.

Взмахи вижу сильных вёсел,
Кто-то камень в воду бросил...
Снова тягостная тишь;
Над водою спит камыш.

Не хочу унылой доли,
Сердце жаждет дикой воли,
Воли царственных орлов.
Прочь от мёртвых берегов!



Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу:
Вон там, за тёмною стеной,
Стоит, таится спутник мой.

Я долго шёл, и по пятам
Он тихо следовал за мной.
И на углу был стройный храм.
Я видел белые лучи
Едва мерцающей свечи;
Я видел странный бледный лик
И перед ним, как раб, поник.

Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу.
Он за стеною там стоит,
Молчит темнеющий гранит.
Но мы – вдвоём с тобой, вдвоём...
Мы будем жить? Мы не умрём?


Л. Р.

И смерть казалась близкой, близкой,
И в сердце был и свет, и сон.
И опустились звёзды низко
На полунощный небосклон.

Из комнаты звучало пенье
Моей тоскующей сестры.
Под звёздами мои мученья
Горели, как в полях костры.

И пахло влагою и сеном.
Хотелось землю лобызать
И, опьянившись милым тленом,
Здесь, на земле, дышать, дышать...


В тюрьме

И опять она стучит
Через толщу старых плит.

Стуком мерным,
Стуком верным
Сердце слабое туманит.

Часовой в оконце взглянет:
Тихо станет.

Но опять упорный стук;
Два и три, два и три –
Неизвестных милых рук
Мерный стук:
Два и три, два и три.

Только раз в моё оконце
Мне пришлось – весной – при солнце
Видеть ясное лицо
Арестантки чернобровой...

«С той поры мои оковы –
Обручальное кольцо».


Слова

Слова и облачны, и лживы,
Как на болоте злой туман;
Но я – лукавый и ленивый –
Их сочетаньем вечно пьян.

Жилища я себе не строил,
И не сжимал рукой сохи,
И сказкой сердце успокоил,
И песней – тёмные грехи.

Томление на плахе страсти
Я словом оскорблял не раз;
В словах не раз искал участий
И соблазнял бряцаньем фраз.

И пред лицом премудрой смерти,
Быть может, прошепчу слова.
Но даже им, друзья, не верьте:
Не ими жизнь моя жива.

Слова – надёжная защита
И от себя, и от друзей.
В могиле слов змея зарыта –
Змея влюблённости моей.


Хрусталь

Хрусталь моей любви разбился с тонким звоном,
Осколки милые звенят-поют во мне;
Но снова я пленён таинственным законом:
Пою любовь мою в заворожённом сне.

Осколок хрусталя мне больно сердце ранит,
Но хрупкость нежную люблю я вновь и вновь;
Цветок мечты моей от боли томно вянет,
Но славлю алую струящуюся кровь.


Элегия

                                           3.Е.Серебряковой

Когда в ночной тиши приходит демон злой
      В мою таинственную келью
И шепчет дерзостно, нарушив мой покой,
      Призывы к грешному веселью;
Когда с небрежностью восторженную страсть
      Он предлагает мне лукаво
И лживо говорит, что надо тайно пасть,
      Дабы вернуться к жизни правой;
Когда, под маскою блестящей суеты
      Скрывая мир уныло-дикий,
Он навевает мне неверные мечты
      О жизни лёгкой и двуликой,
Я вспоминаю дом, поля и тихий сад,
      Где Ты являлась мне порою, –
И вновь сияет мне призывно-нежный взгляд
      Путеводящею звездою.
И верю снова я, что путь один – любовь,
      И светел он, хотя и зыбок;
И прелесть тайная мне снится вновь и вновь
      Твоих загадочных улыбок.


Май 1920 года

                     Жара была такая, что в мае колосилась рожь,
                  чего не запомнят старожилы.
                                                         Из хроники

Иссякли все источники. Всё сухо,
И май – не май, и не жива весна.
И колос пуст на пажитях. И глухо
Трава шуршит – мертва и сожжена.

И солнце душное – как злая рана.
Томится мир в тяжёлом полусне,
Как тайный мир былого океана,
Раскрывшийся в безводной глубине.

Так и в душе нет влаги и волненья,
И смутен гул невозвратимых дней
Среди ужасного оцепененья
Могилами отмеченных путей.

Май 1920


Живому сердцу нет отрады,
Когда в бреду безумный мир,
Когда земные дети рады
Устроить на кладбище пир.

Для них – слепой, для Бога – зрячий,
Томится мудрый человек…
Твои сомнительны удачи,
Шумливый, суетливый век.

И кажется порой, что где-то,
В неизмеримой вышине,
Для нас незримая комета
Горит в потустороннем сне.

И кажется, в миг пробужденья
Она падёт, как алый змей,
На тёмный пир без вдохновенья
Разочарованных людей.

15 июня 1920


Луна

Я не мирюсь с своей судьбою,
Мне душен полунощный плен.
Как очарован ворожбою
Тяжёлый камень белых стен!

И я от чар безумно тихо
Изнемогаю и клонюсь…
И в лунный морок злое лихо
Ведёт кладбищенскую Русь.

Ужели, Русь, погибнем вместе –
Я пленник, ты страна моя,
Подобная слепой невесте,
В глухую полночь бытия.

6 июля 1920


Прости, Христос, мою гордыню,
Самоубийственный мой грех,
И освяти мою пустыню,
Ты, жертва тайная за всех.

Надменье духа гаснет в страхе
Пред чудом вечного креста,
А жизнь давно уже на плахе,
И смерть – близка, глуха, проста.

Узнав её лицо, бледнею,
Но я дышу, и снятся сны,
И вижу нежную лилею
В руках Таинственной Жены.

Распятый! Укажи пути мне,
Дай знак, где истина, где ложь,
Услышь мой голос в тихом гимне
И силы ангелов умножь.

22 июня 1920


Сестре

Соблазнённые суетным веком
Никогда не поймут, что дерзать –
Значит просто простым человеком
В тихом домике век коротать,

Что при свете смиренной лампады
Можно солнца увидеть вдали,
Где синеют чудесно громады
И в лазури плывут корабли.

31 октября 1920


Почему так пусто в нашем доме?
Почему такая тишина?
Если б в молнии и в грозном громе
Вся сгорела бы моя страна;

Если б нищий, смрадный, необутый
Я шагал по знойному песку
Или в тёмных болях пытки лютой
Я обрёл последнюю тоску,

Мне не так бы ночью душно было
И не так бы день был страшен мне,
Как теперь, когда земля остыла
И тебя я вижу лишь во сне.

30 сентября 1920


Тебе приснился странный сон,
Ты видел: люди с молотками
Склонились над Христом, а Он
Лежал, обвитый пеленами.

Ты отстранил тогда людей,
Младенец-Рыцарь, – и Распятый
В сияньи голубых очей
Вознёсся, как и ты, крылатый.

Твой сон был явь, а я, слепец,
Твой спутник нищий и случайный,
Не знал, что над тобой – венец,
Небесный знак Господней тайны.

26 сентября 1920


Не плачь, не бойся смерти и разлуки.
Ужели таинства не видишь ты,
Когда угаснут милые черты
И твой любимый вдруг уронит руки –

И так уснёт, от нашей тёмной муки
Освобождённый в чуде красоты
Неизъяснимой! Так и я, и ты
Освободимся вмиг от мрака скуки.

Тогда легчайшая, как сон, душа
В нетленной плоти станет как царица.
И человек, землёю не дыша,

Вдохнув иной эфир, преобразится.
И будет жизнь, как солнце, хороша,
И отошедших мы увидим лица.

26 октября 1920


Из книги
«Тайная свобода»


Копьё

1

Так праздник огненных созвездий
В душе пылает и поёт;
Но час печальный, час возмездий
Копьё жестокое несёт.

И знаю: обнажатся плечи
И беззащитна будет грудь, –
И пронесётся стон далече:
«Хочу в молчанье отдохнуть».

Земля ответит звонким эхо
На стон невольный и мольбу.
И без рыданий и без смеха
Я встречу тёмную судьбу.

И в ризе траурной царица,
И копьеносец роковой,
И факел алый – багряница
На плащанице мировой –

Всё только знаки при дороге
Туда, где ждёт меня давно
Судья таинственный и строгий
И в чаше вечное вино.

2

Моя свобода – как вино:
Она пьянит, – и в новом хмеле
С ней сердце вновь обручено,
Как с кровью плоть в едином теле.

Кто хочет вольным быть, приди,
И обручись, и будь со мною.
И на твоей живой груди
Означу знак моей рукою.

Так, знак свободы – превозмочь
И мир, и прах, и вожделенья,
И вновь создать из крови ночь,
И день прославить обрученья.


Сёстры

Сумерки-сёстры за пяльцами
Тихо свершают свой труд;
С грустью прилежными пальцами
Ткань гробовую плетут.

Труд ваш ценю утомительный –
Петлю за петлю, – и сеть
После заботы мучительной
Сладко на сердце надеть.

Ткали вы ткани шелковые –
Сети прилежно плели;
Вот уж и в стены сосновые
Кости мои полегли.

Так, под невольною сеткою
Смерть мне позволят вдохнуть.
И можжевельною веткою
Вновь обозначится путь.

Сумерки-сёстры! За пяльцами
Тихо кончайте свой труд.
Тките прилежными пальцами
Сеть из вечерних минут.



О, юродивая Россия,
Люблю, люблю твои поля,
Пусть ты безумная стихия,
Но ты свята, моя земля.

И в этот час, час преступлений,
Целую твой горячий прах.
Среди падений и мучений
Как буен тёмных крыльев взмах!

Под странным двуединым стягом
Единая слилася Русь,
И закипела кровью брага...
Хмельной – я за тебя молюсь.

Друзья-враги! Мы вместе, вместе!
Наступит миг – и все поймут,
Что плачу я о той Невесте,
Чей образ ангелы несут.

8 ноября 1919


Уста к устам – как рана к ране –
Мы задыхаемся в любви.
Душа, как зверь в слепом капкане,
Всё бьётся – глупая – в крови.
Мы только знаем: будет! будет!
Но мы не верим в то, что есть.
Кто сердце тёмное разбудит?
Кто принесёт благую весть?

И только ангел ночью звездной,
Когда поёт: «Христос воскрес!»,
Над нашей опалённой бездной
Подъемлет пурпуры завес.

7 января 1923


Петербургские сны и поныне
Мою душу отравой томят;
И поныне в безумной пустыне
Меня мучает холодом ад.

Не уйти мне от страшного неба,
От тебя, серебристый туман,
От классически ложного Феба
И от тени твоей, Великан.

Всадник-царь! Ты по воле поэта
Стал для нас и восторг, и позор;
Пусть все язвы кромешного лета –
Как святителей русских укор.

Только ты и с последней трубою
Не померкнешь пред ликом Отца,
И тобою, поэт, и тобою,
Оправдаются в чуде сердца.

Май 1923


                                 Юрию Верховскому*)

Поэта сердце влажно, как стихия
Здесь, на земле рождённых Небом вод.
В нём вечен волн волшебный хоровод –
Вопль радости иль жалобы глухие.

Немолчно в нём звучат струи живые –
Сам океан в ином, как бог, поёт;
В ином поток крушит суровый лёд;
В ином вздыбилась водопада выя.

А ты, поэт, и прост, и величав.
Так озеро в таинственной долине
Незыблемо от века и доныне.

Поэт взыскательный! Ты мудр и прав.
Любезен мне твой безмятежный нрав:
Слышней грозы безмолвие пустыни.

22 июля 1924


Какая в поле тишина!
Земля, раскинувшись, уснула,
Устав от солнечного гула,
От хмеля терпкого вина.

И я дремал, забыв, что ярость
Страстей мятежных не прошла,
Что не распутать мне узла,
Завязанного мной под старость.

Очнувшись, вспомнил о тебе,
Моя ревнивая подруга,
И сердце будто от недуга
Запело жалобу судьбе.

Но полно! Одолей унылость!
Уныние ведь смертный грех:
Не для себя живёшь – для всех,
И безгранична Божья милость!

24 июля 1924


Третий завет

                                 Вячеславу Иванову

Как опытный бретёр владеет шпагой,
Так диалектикой владеешь ты;
Ты строишь прочные, как сталь, мосты
Над бездною – с великою отвагой.

Патриотическим иль красным флагом
Отмечены дороги красоты, –
Под знаком белизны иль черноты:
В руках художника всё станет благом.

Антиномический прекрасен ум –
Великолепны золотые сети
Готических средневековых дум.

Но слышишь ли, поэт, великий шум?
То – крылья ангелов, и мы, как дети,
Поём зарю иных тысячелетий.

Август 1924, Москва


Ведут таинственные оры*)
Свой тайнозримый хоровод.
Умрёт ли кто иль не умрёт –
Но дивной музы Терпсихоры
Прекрасен в вечности полёт.

Ты, смертный, утешайся пляской,
Следи движенье снежных рук
И флейты нежный, тонкий звук, –
И, очарован музы лаской,
Не бойся горестных разлук.

Увянут розы, всё истлеет,
Испепелится твой чертог,
Но на Парнасе дивный бог
Всё в странном свете пламенеет:
Он тлен печальный превозмог!

Своей любимой – Терпсихоре –
Он повелел тревожить нас,
Чтоб в сердце пламень не угас,
Чтоб в радость обратилось горе,
Когда пробьёт последний час.

Сентябрь 1924, Гаспра


Ночь в Гаспре*)

Какая тишина! И птицы,
И люди – всё молчит кругом!
Лишь звёзд лохматые ресницы...
И запах роз... И мы вдвоём...

И чем больней воспоминанье
О суетных и грешных днях,
Тем властней странное желанье
На неизведанных путях.

И кажется, что злые муки –
Весь этот бред и этот ад –
Твои лишь крошечные руки
Прикосновеньем исцелят.

4 ноября 1924


                                 (И. А. Новикову)*)

Ещё скрежещет змий железный,
Сверкая зыбью чешуи;
Ещё висят над чёрной бездной,
Россия, паруса твои;

Ещё невидим кормчий тёмный
В тумане одичалых вод;
И наш корабль, как зверь огромный,
По воле демонов плывёт.

А ты, мой спутник корабельный,
Не унываешь, не скорбишь, –
И даже в мраке путь бесцельный –
Я верю – ты благословишь.

Душа крылатая, как птица,
Летит бестрепетно в лазурь,
Ей благовест пасхальный снится
И тишина за буйством бурь.

23 ноября 1924


                                 Людмиле Лебедевой*)

Девушка! Ты жрица иль ребёнок?
Танец твой так странен и так тонок.
Все движения, как сон, легки...
В чём же тайна пламенной тоски?
Детских уст невнятен робкий лепет,
А крылатых ног волшебен трепет,
И как лилия – твоя ладонь!
И в очах – испуг, любовь, огонь...
Почему ж боишься бога-змея,
Прямо на него взглянуть не смея?
Знай, дитя, он в страсти изнемог:
Смертный он теперь, как ты, – не бог!

Ноябрь 1924


Как будто приоткрылась дверца
Из каменной моей тюрьмы...
Грудная жаба душит сердце
В потёмках северной зимы.

И кажется, что вот – мгновенье –
И жизни нет, и всё темно.
И ты в немом оцепененье
Беззвучно падаешь на дно.

О, грозный ангел! В буре снежной
Я задыхаюсь, нет уж сил...
Так я в стране моей мятежной
На плаху голову сложил.

Начало 1930-х годов


Поэзия

И странных слов безумный хоровод,
И острых мыслей огненное жало,
И сон, и страсть, и хмель, и сладкий мёд,
И лезвие кровавого кинжала,
И дивных лоз волшебное вино –
Поэзия! Причудница столетий! –
Всё, всё в тебе для нас претворено!..
И мы всегда, доверчивые дети,
Готовы славить муки и восторг
Твоих мистерий и твоих видений
И яростно ведём ревнивый торг
За право целовать твои колени.

24 мая 1938, Ялта


Весёлому поэту

Мажорный марш твоих утопий
Мне очень нравится, поэт;
И после серых, скучных копий
Приятно видеть яркий цвет, –
И пусть преобладает красный
В твоей палитре, милый мой;
Мне нравится рисунок ясный
В твоей размашке боевой;
Покрикиваешь ты на диво,
Как самый бравый бригадир,
На тех, кто прячется пугливо
В свой ветхий дом, в свой старый мир,
Где нет ни правды, ни утопий,
Где мысль давно погребена
И где религия – как опий
Для буржуазнейшего сна...
Но всё-таки прошу, дружище,
Взгляни порою на кладбище,
Где спят и дети, и отцы:
Об этом как-нибудь помысли,
Дабы начала и концы
На паутине не повисли,
Что некогда для наших мук
Соткал из вечности паук.

24 мая 1938, Ялта


Георгий Чулков.
Сочинения в 6 томах, т. 4. СПб.: Шиповник, 1911.
Тайная свобода. Стихотворения из неизданных книг (1920–1938). Изд. проект «ПаЛЕАлиТ», серия «Из-под шпал», вып. 3, М., 2003.

Стихотворения Георгия Чулкова. М., 1922.