| |
В тени домов
Сквозь ставни туч струится скупо
дрожащий, бледный свет луны,
и на плечах у церкви купол
потяжелел и приуныл.
В тени домов, как в подземелье,
холодный смрад и темнота.
Трамвай, на стрелке ход замедлив,
последний раз прогрохотал.
На повороте вздрогнул робко
последний раз его звонок.
Укрывшись в каменных коробках,
спят обыватели давно.
Синеют рельс тугие жилы.
Гляжу на их крутой изгиб,
а сердце сжалось, как пружина,
и кровь стучит, стучит в виски.
Мальчишка без угла, без крова,
гляжу на сумрачный квартал.
Я словно жизнью обворован
иль счастье в карты прометал.
И мнится: обречён я в жизни
на бесполезность и тоску,
как выкорчеванный булыжник –
из кожи мостовых лоскут...
Но над толпой столбов фонарных
рассвет развеял алый флаг.
И, словно каски на пожарных,
блеснули ярко купола.
И с первой утреннею пылью,
под рёв проснувшихся гудков,
опять почуял бодрый пыл я,
вздохнул всей грудью глубоко!
1928
Моя жизнь
Я тихой пристани не знал,
не знал спокойного приюта.
Как буйный вихрь была грозна
любая дней моих минута.
Нужды тугая бечева
меня опутывала крепко,
и не под кровлей ночевал,
а на дворе, под рваной кепкой.
Везде встречал вражду и злость,
ловил презрительные взгляды.
Обглодан, как собакой кость,
бездомной жизнью без пощады.
Как хищный зверь остервенев,
она рвала меня клыками,
путь перечёркивала мне
решётками тюремных камер.
На воле – общества отброс –
я ненавидел всех прохожих.
Посмотришь: злоба, как мороз,
вдруг продерёт ножом по коже.
Я только пару юных рук
мог понести продать на рынок.
А улица, смеясь вокруг,
дразнила роскошью в витринах...
Но не поддался, не пропал.
Покинул городское «дно» я.
Иная, светлая тропа
забрезжила передо мною.
Я не виню ни в чём «судьбу»,
не прикрываю громким словом
ночлежек грязь, тюрьмы сумбур
и в детстве – корки по столовым…
Что толку на судьбу роптать?
Блатная жизнь украла годы,
но их сумею наверстать
и докажу, на что я годен!..
1928
Турник
Друзьям-поэтам
Есть одно воспоминанье детства:
помню, не замеченный никем,
я любил по вечерам вертеться
на чужом дворе, на турнике.
Иногда меня, как оборванца,
прогоняла дворника метла.
Сколько мне пришлось тренироваться,
знают только дворники и мгла!
Но однажды многолюдным вечером,
не стесняясь полного двора,
при вниманье общем недоверчивом,
на турник вскочил и так наверчивал,
что захлопала в ладоши детвора.
Перекладина, не гнись!
Ноги крюком сделав,
головою вниз повис,
бросив руки смело.
Полоса небес в глазах,
дрогнувшие здания.
Девочка вскричала – ах!
Нежное создание...
Провожали криком «бис!» и «браво!».
Приглашали: «Приходи. Вертись!»
Растолкав завистников ораву,
я ушёл, как признанный артист.
Но, добившись чуть авторитетца
в узенькой ребяческой среде,
я вообразил, что так вертеться
никогда б никто не смог нигде!
Перестал с тех пор тренироваться...
Как-то вновь забрёл на этот двор,
повертелся, спрыгнул, жду оваций, –
а вокруг – молчание. Позор!..
Вдруг, смотрю, натёр землёю руки,
на турник с улыбкою залез
и подряд мои проделал трюки
неказистый рыженький малец.
Он, мою оплёвывая славу,
сверх программы делал номера.
И ему орала «бис!» и «браво!»,
хлопая в ладоши, детвора.
Я ж стоял в сторонке, как побитый,
словно получивший по лицу,
и не знал – заплакать от обиды
иль зааплодировать мальцу.
...Замечая в ком-нибудь кокетство
первой славой,
давшейся легко, –
я невольно вспоминаю детство,
вспоминаю случай с турником.
1934
Старушка
Раз по улице, с оркестром,
шла пехота в лагеря.
Вдалеке, за перелеском,
ярко вспыхнула заря.
Проходя через посёлок,
поднял трубы наш оркестр
да как грянет марш весёлый,
взбудоражил всё окрест.
Детвора на звуки марша
понеслась как на пожар.
Тёплым взглядом, кто постарше,
нас из окон провожал.
Мы походкой боевою,
шагом-арш! Идём вперёд.
Только смотрим: что такое?
Всех прохожих смех берёт!
Друг на друга косим глазом,
командиру бы сказать!
Смотрим – он хохочет басом,
обернувшися назад...
Объяснилось очень просто:
позабыв свои дела,
бабка, лет под девяносто,
сзади в ногу с нами шла!
И бойцов во всеоружье,
и мальчишек, и невест,
и мамаш – родных старушек –
вдохновляет наш оркестр.
1936
Перед битвой
Затишье...
Июньского грома раскаты
порой орудийного гула слышней.
Но гроздья колючки не сняты с рогаток,
и дула глядят из-под шапок ветвей.
На запад ушли далеко от Москвы мы,
но дальше зовёт нас родимый простор.
Июнь нас цветами дарит полевыми,
нам под ноги стелет свой пёстрый ковёр.
Июньские дни.
Но не пчёлы, а пули
жужжат над цветеньем душистых лугов:
в округе побиты, поломаны ульи,
цветы, словно девушки без женихов.
Затишье...
Тоскуют в траншеях солдаты,
колдует, как в мирные дни, соловей.
Но гроздья колючки не сняты с рогаток,
и дула глядят из-под шапок ветвей!
1942
Птенцы
Их детство искалечено врагами –
отец на фронте, потеряли мать...
Вам приходилось видеть
под ногами
птенцов, не научившихся летать?
Какие невозможные усилья,
чтоб жить,
им надо делать каждый миг:
ещё для взлёта не окрепли крылья,
а уж глаза грустят, как у больших.
Братишка плёлся за руку с сестрёнкой,
где целились зенитки в синеву, –
и чудилось:
Иванушка с Алёнкой
из сказки вдруг возникли наяву...
Я встретил их под раненой берёзой
в прифронтовой недоброй тишине –
и вздрогнул от нежданного вопроса:
«Скажите, дядя, где конец войне?»
1944
Журавли
Над рекой-безымянкой, подёрнутой льдом,
над шоссе, что слилось с небосводом,
подымается бледное утро с трудом,
как солдат, утомлённый походом.
То не строй самолётов несётся вдали,
то не дым от пожара клубится, –
это тает туман
и летят журавли,
не стальные –
обычные птицы.
Странно слуху, что к грому моторов привык,
уловить вдруг курлыканья звуки.
Поговорку одну мне напомнил их крик –
о мечте, не дающейся в руки…
Журавли, журавли,
никогда, ни за что
я не брошу к большому стремиться,
никогда, ни за что
не расстанусь с мечтой,
сколько раз ни ловил бы синицу!
1946
Вечер
песнями отзвенел
голоса
растаяли где-то...
Город наш
притих, потемнел.
Два иль три часа
до рассвета.
Мимо пеших влюблённых пар,
по пустой мостовой,
как призрак,
запоздалый троллейбус
в парк
пробежал,
рассыпая искры.
Слышно,
как вдали поезда
ударяют о рельсы гулко.
Вышла утренняя звезда,
словно девушка на прогулку.
1956
Горжусь,
то с точки зрения мещанства
себе во вред я поступаю часто,
что не ловлю удачи на лету,
бываю добр и зол
не по расчёту,
стараюсь душу вкладывать в работу
и к чёрту посылаю клевету.
Горжусь,
что был солдатом в сорок первом,
что День Победы встретил офицером,
что все мои
военные трофеи –
два чёрствых костыля да портупея...
И этого никто не отберёт,
хоть про меня с три короба наврёт!
1959
Начало весны
Зреют в почках
будущие листья.
Под ногами – лёд
и снег рябой,
а уж март-маляр
незримой кистью
красит небо
краской голубой.
Не слышны ещё
в безлистной чаще
наших певчих птичек голоса,
а уже огнём весны
всё чаще
вспыхивают девичьи глаза.
Подо льдом река ещё.
Не скоро
огласится громом небосклон,
а уже готовятся просторы
к грому
первых тракторных колонн.
1960
Разница
Юнцы, начинающие жить,
спросили у старика:
«Можно ли сразу отличить
умного от дурака?»
Старик отвечал, поглядевши ввысь,
что он их легко различает:
«Умный учится всю жизнь!
Дурак всю жизнь поучает!»
Павел Железнов.
1. Стихотворения и поэмы. М.: Художественная литература, 1963.
2. Избранное. Стихотворения и поэмы. М.: Художественная литература, 1978.
|
|
