Поэзия Московского Университета от Ломоносова и до ...

Нелюбимый

Я думал, ты скажешь то слово,
Когда я, гремя и блистая, к тебе подскакал на победной моей колеснице,
Обогнув ристалища грань, золотые столпы.
Я видел, дрожало оно на губах, сорваться готово...
При кликах толпы
Тебе, как царице,
Я бросил к ногам мой венок, что дают победителям.
Но в небо твой взгляд устремлён,
К нездешним обителям.
Молчишь. Замерла. Прозрачный виссон,
Как сон,
Твой стан обвивает волнами алыми.

Темнеет... Один, в колеснице, влекомой конями усталыми,
Медленно я приближаюсь к дворцу моему.
Холод и тьму
Несу я с собой.
Я буду один. И пока не зажжётся улыбкой восток золотой,
Я буду бродить до утра по пустынным покоям,
Стокрылым роем
Горестных мыслей томимый.
Я – нелюбимый.

Инквизитор

«Уныние граждан достигло крайней
степени, когда распространилась молва
о полученном будто бы Папою доносе
с неопровержимыми доказательствами,
что волк в шкуре овечьей, проникший
в ограду Пастыря, слуга дьявола,
притворившийся его гонителем, дабы
вернее погубить стадо Христово, глава
сатанинского полчища – есть не кто
иной, как сам великий Инквизитор».
«Boскpeсшие боги» Д.Мережковского.

Брожу задумчив и согбен,
Окутан чёрной власяницей.
Давно я сверг желаний плен
И не воздам за зло сторицей.

Во имя Бога на костёр
Я шлю людей единым словом,
И, видя казнь, мой ясный взор
Горит веселием суровым.

Но только полночь настаёт,
Я вверх лечу, как лист осенний,
На шабаш правлю мой полёт,
И реют вкруг ночные тени.

А там кипит бесовский пир,
Гремят приветственные клики,
Хохочет сатанинский клир
У трона Чёрного Владыки.

Но вот желанный час приспел,
И я в безумстве вожделений
Ласкаю груды женских тел
В изгибах бешеных сплетений.

Когда ж в объятьях пылких дев
Я голос страсти успокою,
Под их торжественный напев
Прощаюсь с бледным Сатаною.

И вот я снова у окна...
Так чутко спит немая келья...
В углах смеётся тишина
Улыбкой странного веселья.

И льёт неверные лучи,
Дымясь, светильник у порога,
Ко мне! Входите, палачи!..
Иду карать... Во имя Бога!

Голос ночи

Ветер воет за окном
О нездешнем, об ином.

Полночь! Полночь! Ночь глухая! Слышу твой беззвучный крик,
Крик о том, чего не знает и не выразит язык,

Вижу бездны... Вижу скалы... Вижу клочья облаков,
Слышу дальние раскаты умирающих громов.

Вижу море... Пляска шквала... Между скал кипит бурун,
В белой пене тонут мачты опрокинувшихся шхун.

Вижу мёртвую пустыню. Слышу ветра злобный шум.
В дымно-траурной одежде мчится бешеный самум.

Вижу полюс... Дремлет царство изумрудных вечных льдов.
Лунный луч дробит узоры на кристальности снегов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я один... О, ночь глухая! Слышу твой стоустый крик,
Крик о том, чего не знает и не выразит язык.

Не говори

Не говори, что я устал,
Не то железными руками
Я гряну скалы над скалами
И брызнут вверх осколки скал.
Не говори, что я устал.

Не говори, что я страдал.
Иначе мой победный хохот,
Как моря бешеного грохот,
Вселенной сдвинет пьедестал,
Не говори, что я страдал,

Не говори, что я любил.
Не то кощунственною ложью
Я окровавлю правду Божью,
Любовь, которой мир служил.
Не говори, что я любил.

Не говори, что я умру,
Не то я смерть низвергну с трона,
Гремя, покатится корона,
Пятой во прах её сотру.
Не говори, что я умру.

Я и ты – огонь и камень,
Но в зрачках твоих лишь раз
Я узнал знакомый пламень.
Вот блеснул, и вот погас.

Но я понял, что с тобою,
Тайной властью сплетены,
Мы блуждали под луною
На полях иной страны.

Но я понял, что от века
Скован нам единый путь,
И не воле человека
Неизбежность обмануть.

из «Алой книги»	Нелюбимый Я думал, ты скажешь то слово, Когда я, гремя и блистая, к тебе подскакал на победной моей колеснице, Обогнув ристалища грань, золотые столпы. Я видел, дрожало оно на губах, сорваться готово... При кликах толпы Тебе, как царице, Я бросил к ногам мой венок, что дают победителям. Но в небо твой взгляд устремлён, К нездешним обителям. Молчишь. Замерла. Прозрачный виссон, Как сон, Твой стан обвивает волнами алыми. Темнеет... Один, в колеснице, влекомой конями усталыми, Медленно я приближаюсь к дворцу моему. Холод и тьму Несу я с собой. Я буду один. И пока не зажжётся улыбкой восток золотой, Я буду бродить до утра по пустынным покоям, Стокрылым роем Горестных мыслей томимый. Я – нелюбимый. Инквизитор «Уныние граждан достигло крайней степени, когда распространилась молва о полученном будто бы Папою доносе с неопровержимыми доказательствами, что волк в шкуре овечьей, проникший в ограду Пастыря, слуга дьявола, притворившийся его гонителем, дабы вернее погубить стадо Христово, глава сатанинского полчища – есть не кто иной, как сам великий Инквизитор». «Boскpeсшие боги» Д.Мережковского. Брожу задумчив и согбен, Окутан чёрной власяницей. Давно я сверг желаний плен И не воздам за зло сторицей. Во имя Бога на костёр Я шлю людей единым словом, И, видя казнь, мой ясный взор Горит веселием суровым. Но только полночь настаёт, Я вверх лечу, как лист осенний, На шабаш правлю мой полёт, И реют вкруг ночные тени. А там кипит бесовский пир, Гремят приветственные клики, Хохочет сатанинский клир У трона Чёрного Владыки. Но вот желанный час приспел, И я в безумстве вожделений Ласкаю груды женских тел В изгибах бешеных сплетений. Когда ж в объятьях пылких дев Я голос страсти успокою, Под их торжественный напев Прощаюсь с бледным Сатаною. И вот я снова у окна... Так чутко спит немая келья... В углах смеётся тишина Улыбкой странного веселья. И льёт неверные лучи, Дымясь, светильник у порога, Ко мне! Входите, палачи!.. Иду карать... Во имя Бога! Голос ночи Ветер воет за окном О нездешнем, об ином. Полночь! Полночь! Ночь глухая! Слышу твой беззвучный крик, Крик о том, чего не знает и не выразит язык, Вижу бездны... Вижу скалы... Вижу клочья облаков, Слышу дальние раскаты умирающих громов. Вижу море... Пляска шквала... Между скал кипит бурун, В белой пене тонут мачты опрокинувшихся шхун. Вижу мёртвую пустыню. Слышу ветра злобный шум. В дымно-траурной одежде мчится бешеный самум. Вижу полюс... Дремлет царство изумрудных вечных льдов. Лунный луч дробит узоры на кристальности снегов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я один... О, ночь глухая! Слышу твой стоустый крик, Крик о том, чего не знает и не выразит язык. Не говори Не говори, что я устал, Не то железными руками Я гряну скалы над скалами И брызнут вверх осколки скал. Не говори, что я устал. Не говори, что я страдал. Иначе мой победный хохот, Как моря бешеного грохот, Вселенной сдвинет пьедестал, Не говори, что я страдал, Не говори, что я любил. Не то кощунственною ложью Я окровавлю правду Божью, Любовь, которой мир служил. Не говори, что я любил. Не говори, что я умру, Не то я смерть низвергну с трона, Гремя, покатится корона, Пятой во прах её сотру. Не говори, что я умру. Я и ты – огонь и камень, Но в зрачках твоих лишь раз Я узнал знакомый пламень. Вот блеснул, и вот погас. Но я понял, что с тобою, Тайной властью сплетены, Мы блуждали под луною На полях иной страны. Но я понял, что от века Скован нам единый путь, И не воле человека Неизбежность обмануть.
из «Летучего голландца»	Завоеватель Утёсы одеты в алмазные хлопья. За нами, как тучи, нависли снега. Но радостным лесом вздымаются копья И кличут рога. Уж ветер ущелий свивает туманы, И даль развернулась, чиста и ясна. Синеют у ног беззащитные страны. Дорога вольна. Нам золото нив! Нам цветущие долы! Нам зелень лугов, где пестреют стада! Дрожите, беспечные мирные сёла И вы, города! Я небо над вами, как лаву, расплавлю. Вся жизнь замутится, как пенный поток. Где были дворцы, я лишь камни оставлю Да дикий песок. И дали застынут в недвижности линий. Их сна не нарушит никто никогда. И тихо пойдёт над замолкшей пустыней Годов череда. И будет на том бесконечном погосте Лишь ветер взвивать золотистую пыль Да солнце палить побелевшие кости, Истлевшую быль. За мною проносятся жадные клики. То волки завыли, почуяв врага. Как пламя их шлемы, как молнии – пики, Как буря – рога! Ночной гость Долго я мчался по звонким гранитам. Долго, невеста, меня ты ждала. Конь ударяет о землю копытом, Пеной и кровью багрит удила. Выйди! Поскачем по звонким гранитам, Конь мой храпит и грызёт удила. Снегом моя серебрится могила Там, за горами, в холодном краю. Клятвой себя ты со мной обручила. Помнишь ли клятву, невеста, твою?.. Мне до зари лишь открылась могила. Клятву пришёл я напомнить твою. «Милый, о, милый! Живой иль за гробом, Ты лишь возьмёшь поцелуй моих уст. Сладко уснём мы под белым сугробом. Мир без тебя мне и тёмен, и пуст, Факел любви не угаснет за гробом, Лишь о тебе каждый вздох моих уст». Чудо свершилось. И ожил убитый. Кости одела зацветшая плоть, Смуглым румянцем зарделись ланиты. Благ и премудр всемогущий Господь. Только любовью воскреснет убитый. Только любовью сияет Господь. Летучий голландец Я летучий корсар. Я скиталец морей. Видит в бурю мой призрачный взгляд. Много встретилось мне на пути кораблей, Ни один не вернулся назад. Я не ведаю сна. Я не знаю утех. Вижу небо да синюю гладь. Я не знаю, за чей неотпущенный грех Осуждён я лишь гибель вещать. Кто на море рождён, кто любимец удач, Только глянут – и дрогнут они, Коль зажгутся на высях темнеющих мачт Надо мной голубые огни. Словно звон похорон, мой протяжный призыв Прозвучит над холмами зыбей. И домчит к берегам равнодушный прилив Только щепы изломанных рей. И, вскипая, волна будет бить о борта Молчаливые трупы пловцов, Но никто не расскажет из них никогда Про подводный таинственный кров. Я не помню о них. Мой корабль окрылён И неведомой силой стремим. Дни за днями идут, как тоскующий сон, Ночь за ночью, как тающий дым. День и ночь у руля. День и ночь у руля Я стою, подневольный палач. Только мне никогда не раздастся: «Земля!» С высоты фосфорических мачт. Город А.Кондратьеву Зубцами острыми подъемлются палаты, Восходит дробный гул к небесной тишине, Как будто древний зверь, огромный и косматый, Вздыхает тягостно в тысячелетнем сне. О, Город! Смерть тебе! В твоей бесстыдной власти Ты обратил Мечту в рабу своих утех, На ложе из огня ты в корчах сладострастий Сплетаешь Красоту и дымно-чёрный Грех. Ты плавишь лаву душ в твоём проклятом горне, Что смеют в тайных снах, свершаешь наяву, И с каждым новым днём возносишь всё упорней Багровым заревом венчанную главу. Гигант из сумрака, одетый багряницей, Сотканной из сетей привычных чародейств, Свободу сделал ты продажною блудницей И Власть игралищем испытанных злодейств. Как Бога, ты воздвиг чудовище машину, И мир покорен ей, ярмо, как вол, влача. Последней правдою ты выбрал гильотину, Последним Судиёй – безумство палача. О, Город! Будет день! И грянет облак серный, И синих молний блеск расколет небосклон. И будет вопль, и стон, и ужас беспримерный, И голос возгласит: «Ты пал, о Вавилон!» Так, город! Ты умрёшь! И плющ завьёт палаты, Сползёт на улицы, где шум забав умолк, И будут жить в тебе лишь коршун, гость крылатый, Да пёстрая змея, да страж развалин, волк. И всё ж люблю тебя томительной любовью, Тебя кляня, твоей покорствую судьбе, И слёзы, и восторг, и боль, и славословья – Я всё отдам тебе. Младшим судьям Со снежных костров, как с заоблачной Оссы,^) Вы мне возвестили враждебный ваш суд, О, вы, променявшие вечные росы На брызги минут! Резец мой чеканит холодные строфы, Слагает их сталь в ледяную броню. Но тайную радость, но муки Голгофы От всех схороню. Мне грезятся башни священной Медины И в ночи раздумий, и в сонном бреду. Но пусть не узнает из вас ни единый, Куда я иду. Мой путь неуклонен. Для вас он бесцелен, Но мною он избран. Возврата мне нет. Кричат мне из ваших уютных молелен: Нет! Ты не поэт! Так! Я не поэт! Но моей багряницы, Шутя и смеясь, не снесу я на торг, Сложу я у ног вам незримой царицы И боль, и восторг. Я вами осмеян. Ей верен пребуду, Как рыцарь обету, как встарь паладин. Я с вами живу. Но к последнему чуду Уйду я один. Алкоголь* Е.Янтарёву Когда толпа надежд растерянно рыдает И дьявол прошлого на раны сыплет соль, Когда спасенья нет... лишь он не отступает, Лишь он, целитель мук, священный Алкоголь. В нём невозможное так сладостно возможно, Единым манием мечты воплощены, В нём дивно истинно, что было только ложно, И сны – как будто явь, и явь – как будто сны. Хохочет он в глаза железному закону, В снегах творит цветы и всех зовёт: сорви! Бедняге-нищему дарит, смеясь, корону И нелюбимому – венец его любви. О Царь отверженных! О радость позабытых! О претворяющий в восторг земную боль! Ты в зареве веков – как сфинкс на чёрных плитах, Владыка гордых снов, священный Алкоголь! На родину Вечер... И тучи уплыли. Божий раскинулся сад. В море пушистой ковыли Двое идут наугад. Ветер несёт, налетая, Клёкот далёкий орла. В даль, без конца и без края Ровная степь залегла. Отжита горькая доля. Брошен тюремный полон. Здравствуй, родимая воля, Матери-степи поклон. Вам, колокольчикам синим, Любо на воле цвести. Думали, в каторге сгинем. Нет! Привелось добрести. Помнишь таёжные шумы? Выла, как дьявол, пурга. Только взлелеянной думы Не схоронили снега, Только обиды кровавой Вьюгой с души не смело. Там, за пригорком направо, Видно родное село. Ляжем во ржи за гумнами Ждать, чтобы вечер потух. Скоро заплещет крылами Красный весёлый петух.
из «Железного перстеня»	Богатырь П.Н.Краснову Над водою бледною Спит лесная ширь, Чащей заповедною Едет богатырь. Конь идёт над кручами, Верный путь исчез. Стенами дремучими Подступает лес. За горой на западе Гаснет алый щит. Сколько чудищ, на-поди, Из лесу глядит. Так и тянут лапищи, Разевают пасть, В их ли скверном капище Смелому пропасть! Нечисть! Эка невидаль! Подходи в упор. И пронзает в гневе даль Запылавший взор. Ведь не век плохи дела. Веруй горячо! Мало ль тяги видело Русское плечо. Кровью всё окупится. В небе честь моя. Там за Русь заступится Праведный Судья. В логе, за ракитами Ухает сова. Мягко под копытами Стелется трава. Сонною осокою Ветер шелестит, За горой высокою Гаснет алый щит. Колечко (военная песенка) Как с Корниловым мы уходили В ледяной тот Кубанский поход, В этот час всё с тобой мы решили, Ты стояла тогда у ворот. И бледна, и тонка, словно свечка, И струилися слёзы на грудь. Ты дала на прощанье колечко И шепнула: «Носи, не забудь». Через красных шрапнели и пули То колечко хранило меня, И мечтал я в бою, доживу ли До прекрасного, светлого дня. Враг разбит... Но когда проезжали Мы опять у знакомых ворот, Мне родные рукой показали: Вот тропинка к погосту ведёт. И узнал я, – за русые косы Волокли тебя тёмной порой На забаву хмельные матросы И убили поутру с зарёй. Я могилы покой не нарушу, Почивай там под сенью дубов! За твою неповинную душу Много красных ответит голов. Песня о проволоке А.Гвоздинскому I. Прохожу я бурых зданий груду, По песчаным площадям шагая, Ты меня встречаешь отовсюду, Тёмная, колючая и злая. Три ряда натянуты, как струны, В три ряда железных сплетена ты. Без исхода колдовские руны Очертили этот круг заклятый. Поверну направо – ты направо. Поверну налево – ты налево. Входит в душу терпкая отрава Из бессилья, горечи и гнева. Я иду, склонив лицо уныло, Воротник приподнят, чтоб не видеть. Сердце, ты меня любить учило, Сам я научился ненавидеть. А кругом, вдоль этой цепи чёрной, Без конца, без смысла и без цели Поступью лунатиков упорной Тихо бродят серые шинели. Тусклый вечер... Дождь скользит по шее. Стынут струны проволок в тумане. Запахнувшись от дождя плотнее, Я иду в одно из бурых зданий. II. Сквозь колючий лес закрытий Всё для нас, как дикий сон, И в глазах рядами нитей Целый мир пересечён. Весь в поникшем, весь в гнетущем, К тайне сил найди ключи. Хочешь нужен быть в грядущем – Закаляйся и молчи. День и ночь на адском горне Пляшет дымный огнемёт, Тем, кто глубже, кто упорней, Силу верную куёт. Минет год иль минут годы, День придёт и будет твой. Ты сияние свободы Встреть свободною душой. И войдёшь, двукраты вольный, Не вздохнувши о былом, В мир широкий и раздольный С гордо поднятым челом. Поединок Вечер, тучи, тени шатки, Меж стволов неверный свет. Мы сошлись в последней схватке, Кто-то ляжет, кто-то нет. Дерзко поднято забрало, Капли пота на челе. Двух невмочь, я знаю, стало Выносить сырой земле. Я прочту ль в летящем миге, О судьба, твою скрижаль? Пусть звучат в последнем сдвиге Щит о щит и сталь о сталь. Будет буря, ветер злится, Гул несётся по горам. То, что хочет чёрный рыцарь, Только с жизнью я отдам. Ходит меч в руке упруго. Пусть конец мой неминуч, Под железною кольчугой На груди храню я ключ. Там в скале затвор скрипучий Весь оброс зелёным мхом. День и ночь копьё над кручей Высит сторож, старый гном. Тёмно-лапчатые ели Обступили узкий вход. Словно жалобы свирели, Нежный голос там поёт. И когда, объят дремотой, Сонный страж склонит копьё, Долетает имя чьё-то, Только, только не моё. Будь, что будет! Мчитесь, миги! Замолчи, моя печаль! Пусть звучат в последнем сдвиге Щит о щит и сталь о сталь. Травы (баллада) Пряные травы к ночи расцвели, Слили дыханье с дыханьем земли. Пар их, клубясь, к небесам восходил, Словно куренье незримых кадил. Травы друг другу шептали, что вновь Близко пролита невинная кровь. Там, за рекой, на лесистой горе, Рыцаря рыцарь убил на заре. Спящему в сердце вонзил он кинжал, Сел на коня и от трупа бежал. В залитой кровью звенящей броне Скачет он степью на борзом коне. Мчится по стеблям кровавая весть, Травы готовят предателю месть. Пьяными зельями луг напоён, Всадника клонит властительный сон. Сходит с коня он. В предутренней мгле Сладко уснуть на росистой земле. Вздыбились травы, свистят, поползли, Сонное тело кругом оплели. Горло сдавил ему бешеный дрок, Бьётся хрипящий зелёный клубок. Корни змеятся, под землю бегут, Стелют для рыцаря тёмный приют. Стебли вонзились, как тысячи жал, Дрогнул ещё... и навек замолчал. Вырос над телом горячий плакун, Бродит в полях одиноких скакун. Тщетно за лесом, тиха и бледна, Девушка будет вздыхать у окна. Больше не встанет убийца ночной. Господи, дай ему вечный покой! Сергей Кречетов. Алая книга. М.: Гриф, 1907. Летучий голландец. М.: Гриф, 1910. Железный перстень. Берлин: Медный всадник, 1922.