Л.А.Блюменфельд       Лев Александрович Блюменфельд (23.11.1921–3.09.2002) поступил на химический факультет в 1939. В октябре 1941 с третьего курса ушел на фронт, был связистом, пулеметчиком. После школы командиров получил звание лейтенанта; служил в артиллерийских войсках и в разведке. Воевал под Харьковом, Полтавой и Одессой, участвовал в Ясско-Кишиневской операции, в тяжелейших боях у озера Балатон. Два раза был тяжело ранен. За боевые заслуги Л.А.Блюменфельд был награжден тремя орденами и восемью медалями. День Победы встретил в госпитале после тяжелого ранения. Защитив диплом, поступил в аспирантуру в Физико-химический институт им. Л.Я. Карпова, кандидатскую диссертацию защитил в 1948. Доктор химических наук (1954), основатель кафедры биофизики физфака МГУ (1959), которую возглавлял в течение 30 лет. Область научных интересов: магнитная радиоспектроскопия, молекулярная биофизика, биоэнергетика. Автор семи книг и более 300 публикаций в научных журналах.       Как писал о Л.А.Блюменфельде С. Шноль, "...До войны, в юношеские годы, Л.А. думал стать «профессиональным» поэтом – пойти учиться в Литературный институт. Он всю жизнь писал стихи. Особое место в его поэзии занимает Великая Война.       Война, почти как у всех представителей этого поколения, была главным событием его жизни. Ему принадлежит нетривиальный анализ предвоенных и военных событий. Все это в 1996 году вошло в автобиографическую книгу «Две жизни». А первая и единственная книга его стихов заботами выпускников кафедры была подарена ему к 80-летию – 23 ноября 2001 года (он лежал с третьим инфарктом в Кардиоцентре). Он работал до последнего часа – утром 3 сентября 2002 года он подписал корректуру своей последней книги «Решаемые и нерешаемые проблемы биологической физики». Днем он умер.       Ему не нашлось места в Академии наук. Он не был даже членом-корреспондентом. Он – представитель поколения, спасшего нашу страну в Великой Отечественной войне, Российский Интеллигент, Учитель, Ученый, Поэт – останется в нашей истории профессором Московского университета".       9 мая 1945 года       Баллада о моем друге капитане       Семене Ивановиче Голубовиче,       расстрелянном в Бессарабии 18 мая 1944 года       «Скучно. Ноет рана. Душно у окна...»       «Не говори: настанет день...»       «Кто сказал вам, что я поэт?...» 9 мая 1945 года Бессонница и жесткая кровать, А до рассвета долго, третий час. Вдруг радио и «Говорит Москва», И утром сестры поздравляли нас. Война окончилась, а я живой. И буду жить, и возвращусь в Москву, И все, что в снах вставало предо мной, Я наконец увижу наяву. Мне долго смерть туманила глаза, И я забыл, как хороша земля. Мне лишь сегодня ветер рассказал, Что май пришел, что зелень на полях. Теперь я вижу, как прекрасен мир, Вещей чудесных в нем не сосчитать, И все зовет: возьми меня, возьми! И надо лишь осмелиться и взять. И верится, что будет так всегда, И больше не уйдет с земли весна. Ведь если мерить жизнь не на года, А на часы, то как долга она! Баллада о моем друге капитане Семене Ивановиче Голубовиче, расстрелянном в Бессарабии 18 мая 1944 года Это было на Малой земле, С той стороны Днестра, Где все измученнее и злей, Где люди забыли страх. Пять километров ширины И в глубину два, Такого за три года войны Я еще не видал. Было много пехотных полков С той стороны реки. Тридцать, двадцать, меньше штыков Водили эти полки. Тот, кто на той стороне был, Мог бы по пальцам счесть Пушки, танки и наши гробы – СУ-76. В то время шла по земле весна, Цветы принося полям, Но трупов было больше, чем нас, И мы задыхались там. В ушах стоял орудийный гром, В глазах пожаров огни, И столько пуль летело кругом, Что сталкивались они. И часто не спали на том берегу С утра и до утра. Нам рвал перепонки юнкерсов гул, И жалили мессера. Со мной воевал один комбат, Он был товарищем мне. Спокойный, смелый, простой солдат, Как многие на войне. Он самоходки в атаку водил, Сам всегда в голове, И дзоты гусеницами давил, Будто бы на КВ. Мы рвались на север, на запад, на юг, Ходили в немецкий тыл. Сгорела машина его в бою, И сам он контужен был. А утром рано, едва чуть свет, Комбатов созвал командир: – Сигнал к атаке – пачка ракет, Начало – двадцать один. Для подготовки даю весь день, Пехота – поддержка нам, И эту, как сотни других, деревень, Взять и остаться там! А он поднялся и сказал так, Стоя у всех на виду: – Вчера я сделал двенадцать атак, Сегодня я не пойду. В моих висках словно молот бьет, Сумрачен солнца свет. Пусть батарею другой ведет. Полковник ответил: – Нет. Он не на ветер бросал слова, Весь день пролежал больной. Две самоходки комбата-2 Не вышли сегодня в бой. А восемь машин других батарей Ворвались, дома круша, И пять возвратились к нам на заре – Пехота не подошла. А утром на лодке приплыл майор К полковнику и сказал, Что он из Армии прокурор, И книжечку показал. За то, что полк не исполнил приказ, Деревню отдал врагу, Пять процентов полка и вас Я расстрелять могу. Полковник наш побледнел слегка, Но овладел собой. – Второй комбат моего полка Не вышел вчера в бой. Увел майора к себе в блиндаж И долго что-то шептал, А после взял майор карандаш И приговор написал. Верно полковник с ним неспроста Пару часов сидел. Весь офицерский состав Выстроить он велел. Вышел майор, видно спеша, Выстроились едва, И, в руках бумагу держа, Вызвал комбата-2. Плечи расправив, потупя взор, Он перед строем стоял, Пока, заикаясь, нам майор, Приговор прочитал. Я не помню его слова, Я на друга смотрел. Как опустилась его голова, Услыша в конце: расстрел! Встал позади у него солдат В трех-четырех шагах. В спину направленный автомат Трясся в его руках. Понял он, что сейчас конец, И крикнул: – Прощай, друзья! Прощай, мама! Прощай, отец! Прощай, Наташа моя! Руки за спину он сложил, Плечи выше поднял, Ноги расставил, глаза опустил И пули в затылок ждал. И автоматчик курок нажал, Но автомат молчал. Он пять минут перед нами стоял И пули в затылок ждал. Бросил наземь майор автомат, Свой пистолет взял И восемь пуль в затылок подряд Одну за другой послал. В лесу под тополем он зарыт, И мать его не найдет. Могилы нет, и крест не стоит, И мох наверху растет. Я пишу на Малой земле, С той стороны Днестра, Где все измученнее и злей, Где люди забыли страх. Никто не знает – где и когда, Пуля или снаряд. А лодки возят людей сюда И никого назад. Скучно. Ноет рана. Душно у окна. За окном чужая, сонная страна. Порами асфальта впитывает жар Город Белых Стульев – Секешфехервар. Неподвижно солнце. Бесконечен день. Скоро я поправлюсь и вернусь домой, Все закроет время дымной пеленой, Я уже не вспомню в думах о другом Вой летящей мины и разрыва гром. Долгими ночами не приснится мне, Как стучат осколки сверху по броне, Как за черным дымом, выстроившись в ряд, Танки на полях неубранных горят, Как в бездонном небе ходят облака За хребет карпатский, за зубцы Балкан. Я забуду скоро, знаю хорошо, Все, что я увидел, пережил, прошел. Может лишь случайно в сутолоке дней Выплывут в тумане памяти моей Странные, смешные, глупые слова: Город Белых Стульев – Секешфехервар. Не говори: настанет день, И настоящее начнется, И солнцем счастье улыбнется Сквозь жизни серенькую тень. Ты лишь сегодняшнего автор, Забудь про годы впереди И не надейся, и не жди Ненаступающего завтра. Ты станешь ждать, а все пройдет Тоскливой вереницей буден. Тот, кто сегодня не живет, Тот завтра тоже жить не будет. Иди ж дорогою своей, Пока выдерживают ноги. Ведь жизнь слагается из дней, И даже не из очень многих. 1940 Кто сказал вам, что я поэт? Кто поверил, что я ученый? На боку моем пистолет, На плечах у меня погоны. В струнку вытянувшись, иду, Такт подметками отбиваю. Без излишних и вредных дум Я сквозь жизнь строевым шагаю. Отвлеченное чуждо мне, Ко всему отношусь спокойно, Лишь о женщинах и вине Говорить для меня достойно. Пятачки на груди людей – Верх возможной на свете славы. Я присяге верен своей, Я читаю одни уставы. Я на вещи и мир гляжу Через призму сапог солдатских, Я людей по плечам сужу, Презирая нескладных штатских, Потому что один просвет Украшает мои погоны. Кто сказал вам, что я поэт? Кто поверил, что я ученый?